Skip to main content

Китай как источник глобальной угрозы правам человека

Демонстранты в Гонконге 5 июня 2019 года.

 

© 2019 Chris McGrath/Getty Images

Неважно, где я буду, какой паспорт у меня будет. Меня все равно будут терроризировать [китайские власти], и я ничего не могу с этим поделать.

- Уйгур-мусульманин с гражданством ЕС в Вашингтоне, сентябрь 2019 г.

Китайское правительство видит в правах человека экзистенциальную угрозу для себя, и действия, которые оно в связи с этим предпринимает, чреваты экзистенциальной угрозой для прав человека в глобальном масштабе.

Коммунистическая партия Китая, опасаясь утратить монополию на власть в случае политической либерализации, выстроило в стране суперсовременную оруэлловскую сеть тотальной государственной электронной слежки и изощренную систему интернет-цензуры, чтобы выявлять и пресекать любую несанкционированную критику. За рубежом растущее экономическое влияние используется Пекином как для принуждения критиков к молчанию, так и для развертывания самого мощного наступления на глобальную систему гарантий прав и свобод человека со времени начала ее формирования в середине XX века.

Усилия властей долгое время уделялись были сосредоточены на создании и отладке «Великого китайского файрвола», чтобы до внутренней аудитории не доходила никакая внешняя критика в адрес партии и государства. Теперь власти все больше переходят к нейтрализации уже самих источников критики – вне зависимости от того, идет ли речь о зарубежных правительствах, корпорациях и университетах или об отдельных выразителях реального или виртуального протеста.

Только в сегодняшнем Китае государство одновременно отправляет на принудительное политическое перевоспитание миллион представителей этнического меньшинства и при этом дотягивается до каждого, кто рискнет выступить против репрессий. Разумеется, серьезные нарушения прав человека совершаются и в других странах, но нигде больше правительство настолько энергично и демонстративно не играет политическими мускулами, чтобы подорвать международные стандарты прав человека и институты обеспечения ответственности.

Если не дать этому отпор, то нас ждет антиутопия, в которой никто не избегнет внимания китайских цензоров, а международная система защиты прав человека будет настолько ослаблена, что не сможет больше выполнять роль ограничителя произвола государства.

Конечно, китайские власти и компартия – это не единственный на сегодня источник угроз правам и свободам, и о других угрозах подробно рассказывается в нашем Всемирном докладе – 2020.

Стороны многих вооруженных конфликтов, таких как сирийский и йеменский, открыто попирают международные договоры и обычаи, призванные ограждать гражданское население от опасностей войны, будь то запрет на применение химического оружия или запрет на бомбежки больниц.

Во многих странах популисты автократического толка приходят к власти на волне демонизирования меньшинств, после чего закрепляются, нейтрализуя сдержки и противовесы, включая независимых журналистов, судей и активистов. Некоторые, как президент США Дональд Трамп, премьер-министр Индии Нарендра Моди и президент Бразилии Жаир Болсонару, пытаются накинуть узду на тот же самый свод международных норм о правах человека, который хочет выхолостить и Китай, продавая публике историю о борьбе с «глобалистами», берущимися утверждать, что правительства всех стран должны подчиняться одним и тем же стандартам.

Некоторые государства, на внешнеполитическую поддержку прав человека со стороны которых когда-то можно рассчитывать хотя бы время от времени, во многом охладели к этим вопросам. Другие, поглощенные проблемами у себя дома, на международном уровне действуют вполсилы.

Все это не может не удручать, но даже на таком фоне Китай резко выделяется широтой и напором наступления на права и свободы. В итоге правозащитное движение оказалось в ситуации «идеального шторма»: могучее централизованное государство, компания лидеров-единомышленников, дефицит лидерства со стороны тех стран, которые могли бы вступиться за права человека, и в довершение картины – довольно разочаровывающая компания разнокалиберных демократий, наперебой пытающихся продать веревку для удушения той самой системы прав, работу которой они, в теории, должны были бы обеспечивать.

Мотивы Пекина

В основе нынешней китайской политики лежит хрупкость власти, основанной на репрессиях, по сравнению с той, которая строится на общественном согласии. После десятилетий впечатляющего экономического роста, который обеспечили сотни миллионов китайцев, получивших определенную свободу и своим трудом поднявшиеся из нищеты, Компартия Китая все еще боится собственного народа.

Внешне уверенная в своем праве представлять народ, КПК опасается последствий, разреши она свободную общественную дискуссию и самоорганизацию политических сил, поэтому и не готово ставить себя под контроль общества.

В результате китайскому руководству приходится справляться с огромной и сложной экономикой без привлечения общества и без дискуссий, которые невозможны без политической свободы. Отдавая себе отчет в том, что при отсутствии выборов легитимность власти в глазах народа во многом определяется экономическими успехами, элита опасается, что замедление экономического роста вызовет нарастание запроса на большее участие граждан в делах государства. Такой запрос – глубинная реальность, и ее не изменить ни националистической пропагандой «китайской мечты», ни победными сводками с неоднозначного фронта борьбы с коррупцией.

На выходе при Си Цзиньпине сложился самый жесткий режим за последние десятилетия. Недолгая и небольшая оттепель, во время которой появились некоторые возможности выражения мнений по общественно значимым вопросам, была решительно прекращена, а гражданские группы и независимая журналистика ликвидированы. Онлайновые дискуссии свернулись под давлением цензуры, и на смену им пришло организованное славословие. Этнические и религиозные меньшинства подвергаются массированным преследованиям. Сломив намечавшейся было тренд на верховенство права, укрепилась привычная для компартии система, при которой закон обслуживает интересы власти. Серьезному испытанию подвергается Гонконг с его ограниченным набором свобод, дозволенных в рамках политики «одна страна, две системы».

Председатель Си стал самым могущественным правителем Китая со времен «Великого кормчего». Он выстроил откровенный культ личности и ликвидировал ограничение срока своего пребывания у власти. В стране идет массированная пропаганда «Мысли Си Цзиньпина»,  людям предлагается образ будущего в виде сильного, но автократического Китая. Чтобы гарантировать свое главенство над реальными нуждами и чаяниями граждан, партия развернула тотальное наступление на политические свободы, которые могли бы поставить под сомнение единодушную поддержку ее «руководящей и направляющей» роли.

Государство тотальной слежки

В Китае больше, чем где бы то ни было еще, репрессии поставлены на высочайший технологический уровень. В Синьцзяне с его 13 миллионами мусульман (уйгуров, казахов и других тюркских меньшинств) уже обкатана доселе невиданная зловещая система тотальной электронной слежки за населением. Компартия Китая давно хотела иметь возможность отслеживать малейшие признаки инакомыслия, и теперь, при наличии ресурсов и технологий, это становится реальностью, в которую трудно поверить.

Все начиналось под предлогом недопущения повторения насильственных инцидентов, которые несколько лет назад совершали якобы сепаратисты, но затем быстро переросло любые разумные рамки безопасности. Миллион чиновников и членов партии был мобилизован на роль незваных «гостей», которые должны регулярно «навещать» определенные мусульманские семьи, причем иногда даже с ночевкой. Им вменяется в обязанность выявлять «проблемы» и сообщать куда следует, если люди, например, совершают намаз или иным образом проявляют себя как соблюдающие мусульмане, контактируют с родственниками за рубежом или не проявляют достаточной, то есть абсолютной, лояльности КПК.

Такая «работа с населением» составляет лишь вершину айсберга и чем-то напоминает аналоговые технологии в сравнении с цифровыми. Как и в технике, китайские власти быстро перешли на цифру: увешали весь Синьцзян камерами, подключив их к системе распознавания лиц, разработали мобильные приложения, интегрированные с результатами наблюдений «гостей» и данными с электронных контрольно-пропускных пунктов, и организовали обработку всего получившегося массива информации так же, как это делается с большими данными.

На основании получившегося электронного досье принимается решение относительно целесообразности «перевоспитания». За последние десятилетия мир не видел сопоставимой по масштабам с Синьцзяном системы лагерей, куда на неопределенный срок отправили на «политическое перевоспитание» не меньшей миллиона мусульман тюркского происхождения. Параллельно возникла система детских домов и школ-интернатов для образующихся при этом «сирот», которых также подвергают идеологической обработке. Впрочем, в обычных школах Синьцзяна зачастую происходит то же самое.

Судя по всему, задача-максимум состоит в том, чтобы полностью лишить мусульман религиозной и этнической идентичности и самостоятельной политической позиции. Чтобы выйти из лагеря, нужно убедить кураторов в том, что ты говоришь по-китайски и думаешь как «правильный» китаец, то есть никакого ислама и безграничная преданность Председателю Си и КПК. Фактически, мы наблюдаем амбициозную попытку тоталитарного режима по воспитанию лояльности методом промывания мозгов.

Аналогичные методы тотальной слежки и формирования поведенческих установок внедряются и в масштабах всей огромной страны. Прежде всего здесь стоит отметить «социальный кредит», с помощью которого государство рассчитывает формировать нужное поведение граждан, снимая баллы, скажем, за такие вещи, как переход улицы в неположенном месте или неуплата штрафа, и начисляя их за «послушание». Итоговый рейтинг благонадежности определяет доступ к желаемым социальным благам, таким как возможность жить в привлекательном городе и отдать детей в привилегированную школу или просто купить билет на самолет или высокоскоростной поезд. Пока политические критерии не включаются в расчет рейтинга, но добавить их не составит большого труда.

Опасность в том, что государство тотальной слежки легко превращается в экспортный товар. Мало найдется стран, которые могли бы позволить себе роскошь, как в Синьцзяне, приставить куратора едва не к каждому потенциальному смутьяну, а вот технологические наработки все больше принимают вид доступных всем желающим готовых решений, и это вызывает интерес у государств, где не слишком принято ценить приватность, - Кыргызстана, Филиппин, Зимбабве. На этом рынке есть предложения не только из Китая, но и из Германии, Израиля и Великобритании, однако Китай берет выгодной ценой, и это привлекает правительства, которые присматриваются к китайскому опыту.

Китайская модель процветающей диктатуры

Многие автократы с завистью поглядывают на китайский набор из успешного экономического развития, стремительной модернизации и внешне незыблемого политического режима. Мало того, Китай не входит в число стран-изгоев. Наоборот: правительству КНР не приходится жаловаться на дефицит международных партнеров, китайского лидера, которого вообще-то напрямую никто не избирал, везде встречают по высшему разряду, и страна проводит такие престижные мероприятия, как зимняя Олимпиада – 2022. Миру предлагается образ открытого, радушного и сильного Китая – при том, что в своей внутренней политике страна все дальше скатывается в жесткую автократию.

Одно время было принято считать, что рост китайской экономики приведет к появлению среднего класса, который рано или поздно заявит о своих правах. Такая перспектива порождала удобный тезис о ненужности давления на Пекин и осуждения репрессий вместо этого достаточно наращивать торговлю с ним.

Сегодня ряды адептов этой оппортунистической логики сильно поредели, но большинство государств нашли новые оправдания, чтобы сохранить статус кво. Они по-прежнему стараются не упускать экономических возможностей, которые дает сотрудничество с Китаем, но теперь уже не претендуют на то, что у них есть стратегия, как улучшить ситуацию с правами человека в этой стране.

На самом деле, Компартия Китая показала, как экономический рост способен укрепить диктатуру, обеспечивая ее ресурсами, которые позволяют тратить на сохранение власти столько, сколько нужно, не стесняя себя в расходах. Можно содержать легионы сотрудников госбезопасности, поддерживать режим цензуры и строить государство тотальной слежки. Наличие у автократического режима мощной ресурсной базы не оставляет рядовым китайцам шансов на то, чтобы хоть в какой-то степени влиять на управление государством.

Такая ситуация – источник наслаждения для диктаторов всего мира. Они теперь могут кивать на Китай и убеждать нас в том, что тоже способны принести своим народам процветание без оглядки на такие ненужные раздражители, как свободная дискуссия или состязательные выборы. История неподотчетных режимов изобилует примерами сокрушительных провалов в экономике, но на это можно с комфортом закрывать глаза.

На каждый пример выдающегося авторитарного реформатора, каким был, скажем, покойный сингапурский лидер Ли Куан Ю, найдется целый сонм тех, кто привел свою страну к краху. Это и Роберт Мугабе в Зимбабве, и Николас Мадуро в Венесуэле, и Абдель Фаттах ас-Сиси в Египте, и Омар эль-Башир в Судане, и Теодоро Обианг Нгема Мбасого в Экваториальной Гвинее. Неподотчетные народу правительства всегда склонны ставить во главу угла собственные интересы – собственную власть, собственную семью, собственное окружение. Чаще всего это ввергает нацию в разруху, застой и беспросветную бедность (порой еще и с гиперинфляцией), когда разваливается все от здравоохранения до экономики.

Даже в Китае на право голоса могут рассчитывать лишь те, кто встроен в систему экономического роста. Чиновники могут на разные лады превозносить экономические успехи, но при этом они не пропускают информацию о растущей пропасти неравенства, дискриминации в доступе к социальной поддержке, селективных уголовных делах против коррупционеров, а также о том, что в сельских районах каждого пятого ребенка бросают родители, отправляясь на заработки вдалеке от дома. Нам не рассказывают ни о принудительном сносе, выселениях, травмах и смертях, которые порой сопровождают гигантские инфраструктурные проекты, ни об инвалидности, приобретаемой из-за небезопасных и нерегулируемых продуктов и лекарств. Доходит до того, что официальная статистика сознательно занижает число людей с инвалидностью.

Кстати, если уж говорить о Китае, то не нужно углубляться далеко в историю, чтобы найти пример того, как дорого может обойтись людям неподотчетное правительство. При той же КПК, которая сегодня продвигает китайское экономическое чудо, десятки миллионов человек полегли во время «культурной революции» и «большого скачка». По историческим меркам это было едва ли не вчера.

Китай против универсальных норм

Чтобы не стать предметом осуждения на международной арене за попрание прав человека в собственной стране, китайское правительство предпринимает попытки выхолостить международные механизмы защиты прав и свобод. Пекин много лет парировал озабоченности других государств, представляя это как вмешательство во внутренние дела, но такая риторика во многом носила дежурный характер. Сегодня Китай перешел к неприкрытому давлению на зарубежные правительства, требуя от них горячей поддержки на международных форумах и солидарного участия в его нападках на всю систему международных гарантий прав человека.

Складывается впечатление, что Пекин методично выстраивает сеть государств-сателлитов, зависящих от него в том, что касается помощи или бизнес-проектов. Несогласные рискуют столкнуться с последствиями, как это было с угрозами в адрес Швеции, когда независимая шведская организация наградила премией гонконгского издателя со шведским гражданством, который перед этим был подвергнут китайскими властями аресту и насильственному исчезновению за выпуск книг с критикой в адрес правительства Китая.

Фактически, сегодняшний Пекин противопоставляет себя базовым целям международной правозащитной системы. Там, где другие видят преследования людей, чьи права нуждаются в защите, китайское руководство усматривает опасный прецедент для самих себя. Пользуясь своим весом и голосом вплоть до права вето в Совете Безопасности, Пекин пытается блокировать попытки ООН защитить самые преследуемые народы, будь то сирийцы, которых без разбора бомбит авиация Москвы и Дамаска, мусульмане-рохинья, которых гонят на чужбину убийства, изнасилования и поджоги со стороны мьянманских военных, йеменцы, которые из-за бомбежек и блокады со стороны аравийской коалиции оказались в ситуации гуманитарной катастрофы, или венесуэльцы, переживающие жесточайший экономический кризис из-за коррумпированного и бездарного управления Николаса Мадуро. Во всех этих ситуациях Китаю удобнее бросить целые народы на произвол судьбы, чем создавать прецедент защиты прав и свобод, который может бумерангом ударить по нему самому.

Пекин редко действует напролом. Чаще он формально присоединяется к международным договорам о правах человека, но потом пытается по-своему толковать их или подрывать их выполнение. Китайская дипломатия научилась имитировать сотрудничество с договорными органами ООН и одновременно саботировать содержательное обсуждение. Своих оппозиционеров китайские власти не выпускают за рубеж, не дают доступ в страну ключевым международным экспертам, мобилизуют союзников, многие из которых сами печально известны собственными репрессиями, и нередко предъявляют откровенную дезинформацию.

Даже в вопросе экономических Пекин не приветствует независимую оценку, поскольку в таком случае речь будет идти не об излюбленном показателе роста ВВП, а о положении не самых благополучных групп общества, включая преследуемые меньшинства и оставшееся в сельских районах население. И конечно, правительство не спешит сдавать экзамен на соблюдение гражданских и политических прав, поскольку положительная оценка предполагает наличие системы подотчетности власти – той самой подотчетности гражданским активистам, независимым журналистам, политическим партиям, независимым судьям и избирателям на свободных и справедливых выборах, которой это правительство всеми силами стремится избежать.

Попутчики

Будучи бесспорным лидером глобального наступления на права человека, Китай к тому же не испытывает недостатка в союзниках. К числу последних принадлежат разного рода диктаторы, авторитарные правители и монархи, имеющие собственный интерес в том, чтобы ослабить систему защиты прав человека, перед которой в противном случае им самим, возможно, в какой-то момент пришлось бы держать ответ. Сюда же подтягиваются правительства, корпорации и даже научные организации, принципиально не имеющие возражений против прав человека, но в первую очередь заинтересованные в том, чтобы так или иначе пристроиться к китайскому экономическому чуду.

Ситуация осложняется тем, что несколько государств, на помощь которых в деле защиты прав человека можно было бы, как прежде, уверенно рассчитывать, сегодня числятся в «пропавших без вести». Президенту США Дональду Трампу интереснее выстраивать союзы с автократами, чем отстаивать попираемые такими союзниками права и свободы. Евросоюзу выработать единую принципиальную позицию по правам человека мешают Брекзит, националистическая повестка отдельных государств-членов и разногласия по миграционным вопросам. Демократические правительства зачастую отделывались символической и избирательной поддержкой даже на фоне новой волны протестов по всему миру, когда в Алжире, Судане, Ливане, Ираке, Боливии, России и Гонконге люди выходили на улицы под лозунгами прав человека, демократии и законности.

Справедливости ради нужно отметить, что всё же не все и не всегда молчаливо соглашаются с китайской позицией. В июле на Совете ООН по правам человека впервые целых 25 государств выразили обеспокоенность чрезвычайными мерами, практикуемыми Пекином в Синьцзяне. Любопытно при этом, что ни одна из этих делегаций не проявила готовности зачитать совместное заявление, как это принято в Совете. Вместо этого, прикрывшись солидарной ответственностью, они представили его в письменном виде. В октябре на Генассамблее Великобритания уже вслух огласила параллельное заявление аналогичной коалиции, но июльская история показывает, до какой степени даже самые принципиальные страны не готовы один на один выступить против Китая. Именно этим, несмотря на масштабы нарушений, во многом объясняется тот статус «вне критики», которым с недавних пор стал пользоваться Китай в международном сообществе.

Пекину не пришлось прикладывать значительных усилий, чтобы мобилизовать группу поддержки. За двумя упомянутыми коллективными демаршами последовала внушительная демонстрация в защиту «мер по борьбе с терроризмом и радикализацией в Синьцзяне», в результате которых у населения повысилось «ощущение счастья, воплощения своих чаяний и безопасности». В числе целых 54-х подписантов этого документа оказались такие общеизвестные страны – нарушители прав человека, как Россия, Сирия, КНДР, Мьянма, Беларусь, Венесуэла и Саудовская Аравия. Можно по-разному оценивать убедительность такой поддержки, но простая арифметика объясняет, насколько трудно приходится тем немногим государствам, которые готовы бросать вызов Пекину по вопросам прав человека.

Казалось бы, на защиту мусульман Синьцзяна должна была встать объединяющая 57 государств Организация исламского сотрудничества (ОИС), как это было во время этнических чисток рохинья в Мьянме. Вместо этого ОИС стала благодарить Пекин за «заботу», которой он «окружает граждан-мусульман». Первую скрипку в этом хоре играл Пакистан, хотя в силу своего статуса в ОИС Исламабад был просто обязан поставить вопрос о нарушениях прав мусульманского населения.

Нельзя не отметить, однако, что входящие в ОИС Турция и Албания поддержали призыв провести независимую ооновскую оценку ситуации в Синьцзяне, а Катар уклонился от поддержки китайского встречного заявления. Всего около половины стран – членов ОИС не стали подписываться под китайскими попытками обелить происходящее в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР). Это важный первый шаг, но этого далеко не достаточно с учетом масштабов нарушений.

ОИС и другие государства из числа тех, которые не склонны идти на обострение с Пекином, также участвовали в пропагандистских поездках в Синьцзян, которые правительство организовывало в ответ на критику его лагерей «политического перевоспитания». Выстраивая «Великую китайскую стену дезинформации», власти рассказывали, что это всего лишь такое «профессионально-техническое обучение» и устраивали визиты делегаций дипломатов и журналистов для организованного знакомились с некоторыми «обучающимися». Малейшей возможности неподцензурного общения с «контингентом» хватало, чтобы этот нехитрый камуфляж рассыпался как карточный домик. Постановочные визиты зачастую были организованы настолько топорно, что их авторы разоблачали сами себя: например, во время одного из посещений контингенту было велено петь – на английском – детскую песенку «Если вы счастливы и знаете это – хлопаем в ладоши!»

По большому счету, организаторы «ознакомительных туров» изначально не ставили перед собой цель всерьез убедить кого-то: нужно было просто обеспечить другим государством удобный предлог, чтобы избавить их от необходимости критиковать китайские власти. Такой фиговый листок, за которым можно спрятаться, своеобразное алиби для равнодушных.

Немногим иначе обстояло дело с приезжавшими в Китай мировыми лидерами, в том числе теми, которые привыкли позиционировать себя активными защитниками прав человека. Например, президент Франции Эммануэль Макрон во время своего визита в ноябре 2019-го публично ничего не сказал о правах и свободах. Чаще всего такое молчание объясняли тем, что соответствующие вопросы ставились перед китайской стороной при закрытых дверях. В то же время нет никаких или почти никаких признаков того, чтобы непубличное обсуждение прав человека приводило к сколько-нибудь ощутимым результатам.

Непубличная дипломатия сама по себе никак не сказывается на репутации правительства, заинтересованного в признании его легитимности и в том, чтобы в мире его принимали как респектабельного члена международного сообщества. Наоборот, протокольные фотографии с излучающими улыбки официальными лицами при публичном молчании о правах человека сигнализирую миру – и, самое важное, китайскому народу, который больше всех в этом заинтересован, - о том, что очередному высокому гостю безразличны репрессии китайских властей.

Слагаемые китайской влиятельности

Отчасти парировать правозащитную критику китайским властям помогает централизованное использование экономических рычагов. Китайский бизнес не может не прислушаться к «мнению партии», поэтому когда Пекину нужно одернуть ту или иную страну, - например, объявив бойкот ее товарам, - то компаниям волей-неволей приходится соблюдать установленные политическим руководством правила игры. В результате любое работающее с Китаем правительство или любая некитайская компания в случае публичного осуждения репрессий рискует не просто разрывом отношений с конкретными контрагентами, а доступом на весь китайский рынок, который составляет 16% мировой экономики. В качестве примера можно привести историю из мира баскетбола, когда после твита генерального менеджера Houston Rockets в поддержку гонконгских демонстрантов отношения с НБА приостановили все 11 официальных китайских партнеров, в том числе сайт путешествий, производитель молока и сеть быстрого питания.

Администрация Трампа относится к числу тех, кто готов жестко разговаривать с Пекином. Самым ярким примером этого служит введение в октябре 2019 г. санкций за причастность к нарушениям прав человека в отношении Бюро общественной безопасности СУАР и восьми китайских технологических компаний. Однако решительное осуждение нарушений прав человека в Китае со стороны официальных лиц США зачастую нивелируется хвалебными отзывами Трампа в адрес самого Си Цзиньпина и других авторитарных лидеров, которым симпатизирует нынешний американский президент: российского Владимира Путина, турецкого Реджепа Тайипа Эрдогана, египетского Абдель Фатттаха ас-Сиси и саудовского Мухаммеда бен Салмана. Не стоит забывать и проблемной политике самой администрации Трампа внутри США, скажем, в вопросе о разлучении детей с родителями на мексиканской границе.

Такая непоследовательность позволяет Пекину не относиться к критике из Вашингтона слишком серьезно. К этому добавляется опрометчивый выход США из Совета ООН по правам человека из-за ситуации вокруг Израиля, усиливший позиции Китая в этом ключевом международном правозащитном органе.

Важным инструментом продвижения китайского влияния стала инициатива Председателя Си «Один пояс, один путь» - комплекс инфраструктурных и инвестиционных проектов на триллион долларов, призванный обеспечить Китаю доступ к рынкам и ресурсам 70 стран. В ситуации, когда альтернативных инвесторов зачастую нет, «Пояс и путь» вполне благожелательно воспринимается развивающимися странами, пусть даже Пекин и перекладывает на них значительную часть издержек.

Методы работы Китая часто приводят к усилению авторитаризма в странах-«бенефициарах». Проекты «Пояса и пути» известны своим внешне привлекательными условиями финансирования, когда получателю кредита не приходится брать на себя дискомфортные для него обязательства. Первыми жертвами такого подхода становятся права человека и экология. Реализация проектов не предполагает никакого или почти никакого взаимодействия с людьми, которых это может затронуть негативным образом. Иногда договоренности заключаются непублично, создавая предпосылки для коррупции. Порой получается так, что все выгоды достаются правящей элите, в то время как долговое бремя ложится на народ.

Некоторые проекты «Пояса и пути» уже заслужили недобрую славу. На Шри-Ланке Китай за долги по кредиту получил в аренду на 99 лет глубоководный порт Хамбантота, в Кении правительство пытается принудительно перенаправлять грузопоток на дорогой маршрут по железной дороге Момбаса – Найроби, построенной на китайский кредит, который теперь нужно отдавать. Некоторые государства, в том числе Бангладеш, Малайзия, Мьянма, Пакистан и Сьерра-Леоне, стали охладевать к проектам «Пояса и пути», не видя в них экономической целесообразности. В большинстве ситуаций безнадежный должник всеми силами стремится сохранить расположение Пекина.

Таким образом, соблазнительные условия китайских кредитов на деле оборачиваются долговой западней и фактически приводят к возникновению отдельного пакета политических обязательств, в том числе в части поддержки китайской линии на подрыв прав человека. В лучшем случае это обязывает молчать, в худшем – аплодировать, когда речь заходит о репрессиях в самом Китае, а также обеспечивать Пекину поддержку в его усилиях, направленных на выхолащивание международных правозащитных институтов.

Так, пакистанский премьер Имран Хан, чья страна является крупным бенефициаром «Пояса и пути», во время своего визита в Пекин обошел молчанием судьбу единоверцев в Синьцзяне, а его дипломаты не пожалели сил, превознося «заботу», которой Китай «окружает граждан-мусульман». Камерун, вскоре после того как Китай списал ему многомиллионную задолженность, разразился аналогичными славословиями, высоко оценив меры властей в Синьцзяне в интересах «полного обеспечения реализации законных прав представителей этнических меньшинств», включая «привычные религиозные практики и верования».

Ориентированные на глобальные операции китайские банки, такие как China Development Bank и Ex-Im Bank of China, расширяют свою деятельность, но не имеют базовых требований к соблюдению прав человека. Аналогичная ситуация и с основанным Китаем Азиатский банком инфраструктурных инвестиций, в политических документах которого фигурируют принципы прозрачности и подотчетности проектов и социальные и экологические стандарты, но не требования выявлять и устранять риски для прав человека. Среди 74 участников этого банка немало государств, правительства которых позиционирую себя как уважающие права человека: это значительная часть Евросоюза, включая Францию, Германию, Нидерланды. Швецию и Великобританию, а также Канада, Австралия и Новая Зеландия.

Подрыв институтов ООН

Мы думали, что этот орган сможет защитить наши права, когда правительство будет их нарушать. Никакой разницы.

- Китайский правозащитник об ООН в Женеве, июнь 2016 г.

Аллергически чувствительное к внешней критике внутриполитических проблем с правами человека, правительство Китая без колебаний прибегает к выкручиванию рук ради сохранения своего имиджа на международных форумах. Поскольку универсальные права человека – это одна из главных уставных задач ООН, эта организация оказывается и одной из главных мишеней Пекина. Давление ощущается на всех уровнях вплоть до генерального секретаря: Антониу Гутерриш не скупится на восторженные отзывы о китайском экономическом успехе и инициативе «Один пояс, один путь», но не спешит публично требовать прекращения практики массовой отправки в лагеря мусульман тюркского происхождения.

В Совете по правам человека Китай постоянно выступает против практически любых предложений о критике в адрес конкретных государств, если только ее не сделают до такой степени беззубой, что на нее согласится даже само критикуемое правительство. За последние годы китайская делегация голосовала против резолюций с осуждением нарушений прав человека в Мьянме, Сирии, Иране, Бурунди, Венесуэле, Никарагуа, Йемене, Эритрее, Беларуси и на Филиппинах. Пекин также пытается исказить логику международного подхода к правам человека, продвигая идею о том, что уважению прав и свобод должно предшествовать достижение определенного уровня экономического развития, и предлагая «взаимовыгодное сотрудничество», в рамках которого права и свободы рассматривались бы не столько как юридически обязывающая категория, сколько как результат добровольного согласия государства.

Когда ситуации в Китае вставала на повестке Совете по правам человека в 2018 и 2019 гг., китайская сторона запугивала ключевые делегации и собирала союзников. Пекин также забил список выступающих, зарезервированный за гражданскими организациями, провластными группами, задача которых сводится к восхвалению действий правительства. Параллельно МИД Китая представлял на рассмотрение откровенно ложную информацию, угрожал делегациям последствиями, если они примут участие в панельной дискуссии по Синьцзяну, и пытался не допустить выступления на Совете представителя профильной независимой организации. В довершение всего Китай смонтировал перед залом заседаний большую фотовыставку со снимками счастливых уйгуров, преисполненных благодарности к властям.

В нью-йоркской штаб-квартире ООН одним из главных приоритетов Пекина было избежать обсуждения его действий в Синьцзяне. Зачастую действуя совместно с Россией, Китай также занимал все более негативную позицию по любым мерам в области прав человека со стороны Совета Безопасности, где у них есть право вето. Например, Пекин ясно обозначил, что не потерпит давления на Мьянму, несмотря на то что ооновская миссия по установлению фактов рекомендовала привлечь высшее военное руководство этой страны к расследованию и уголовному преследованию за геноцид. Вместе с Россией Китай безуспешно противился даже обсуждению в Совете Безопасности гуманитарного кризиса в Венесуэле. В сентябре, когда над трехмиллионным гражданским населением Идлиба нависла угроза неизбирательных ударов российской и сирийской авиации, Китай поддержал российское вето на резолюцию о прекращении огня.

Глобальная цензура

Мы сами себе полиция… Все [участники студенческого кружка] боятся. Один этот страх, я думаю, создает страх, это реально работает.

- Студент университета, Ванкувер, июнь 2018 г.

В дополнение к уже привычным практикам, таким как ограничение доступа к зарубежным СМИ, ограничение иностранного финансирования национальных гражданских групп и отказ в выдаче виз ученым и другим, Пекин, чтобы распространять свою цензуру на критиков за пределами страны, в полной мере использует стремление бизнеса к прибыли. За последние годы вызывающее тревогу число корпораций шли на мировую с Китаем, каясь в собственных прегрешениях или извиняясь за неполиткорректные высказывания своих сотрудников.

Гонконгская авиакомпания Cathay Pacific угрожала местным служащим увольнением за поддержку протестов или участие в них. Гендиректор концерна Volkswagen Герберт Дисс заявил Би-би-си, что «не в курсе» сообщений о лагерях для мусульман в Синьцзяне, хотя с 2012 г. там работает один из заводов группы. Mariott уволила менеджера по соцсетям за лайк твита, в котором компанию похвалили за то, что она назвала Тибет «страной», после чего руководство пообещало «не допускать повторения подобных ошибок». Гигант аудиторского рыка PwC дезавуировала опубликованное в одной из гонконгских газет заявление в поддержку протестов, которое, как утверждалось, было подготовлено сотрудниками «большой четверки». В Голливуде все щепетильнее относятся к тому, чтобы не задеть Китай в своих фильмах – вплоть до цифровой ретуши тайваньского флага на куртке Тома Круза в недавнем сиквеле фильма Top Gun 1986 г.

Список говорит сам за себя. Во-первых, он показывает, насколько мелким может быть повод, вызывающий гнев Китая. Достаточно надежно отгородившись от внешней критики «Великим китайским файрволом» и не жалея средств на цензуру и контрпропаганду в соцсетях, китайское руководство все равно не может сдержаться, когда сталкивается с критикой извне. Помня о столь острой чувствительности, заинтересованные в Китае корпорации часто сами цензурируют себя и собственный персонал – даже без окрика из Пекина.

Во-вторых, становится очевидно, что китайская цензура превращается в глобальную угрозу. Плохо, когда выбирать слова приходится компаниям, которые работают внутри Китая, но еще хуже, если эта цензура распространяется на сотрудников и клиентов по всему миру. В такой ситуации уже не получается делать вид, что подавление свободы слова заканчивается на китайской границе.

Последнее становится все более актуальным для зарубежных университетов. Заинтересованность в привлечении китайских студентов, которые нередко оплачивают полную стоимость обучения, легко может превратиться для университета в удобный предлог, чтобы избегать неудобных тем. В Австралии, Канаде, Великобритании и США некоторые провластно настроенные студенты из Китая пытаются пресекать обсуждение в студенческой среде нарушений прав человека в Гонконге, Синьцзяне и Тибете. С другой стороны, те студенты, которые хотели бы поучаствовать в дебатах о том, что на родине является табу, дважды, если не трижды, подумают, потому что об этом могут «сообщить куда следует». И университеты мало что делают публично для утверждения права на свободу слова.

Эта тенденция усугубляется целенаправленной политикой Пекина, который стремится задействовать китайскую диаспору за рубежом для пропаганды официальной точки зрения, слежки друг за другом и донесения о любой критике в адрес Си Цзиньпина. Например, сотрудники посольства КНР в Вашингтоне на встрече с группой студентов хвалили их за то, что они одернули однокурсника из Университета Мэриленда, позволившего себе в выступлении по случаю начала занятий критиковать китайское правительство.

В самом Китае власти также постоянно запугивают родственников политэмигрантов, чтобы принудить последних к молчанию. Как заметил технолог-консультант из Ванкувера: «Если я стану публично критиковать [КПК], то моих родителей могут лишить всего – пенсии, медицинской страховки». У работающей в Торонто журналистки газеты на китайском языке оставшиеся дома родители подвергались притеснениям из-за дочери: «Я не чувствую здесь свободы слова. Не могу свободно писать».

Угроза цензуры связана и с распространением китайских технологий по всему миру. Популярная у китайцев в стране и за рубежом социальная сеть WeChat, совмещенная с мессенджером, фильтрует политический контент и блокирует аккаунты, даже если их владельцы находятся за пределами Китая.

Варианты отпора

Экстраординарная угроза требует соразмерного ответа. Действительно, есть еще многое, что можно было бы предпринять, чтобы оградить права человека от лобовой атаки Пекина. Какими бы возможностями ни располагало китайское правительство и как бы враждебно он ни было настроено по отношению к правам человека, его подъем как источника глобальной угрозы правам и свободам не является заранее предопределенной неизбежностью. Чтобы дать этому эффективный отпор, потребуется отказаться от господствующей соглашательской позиции и перестать делать вид, что ничего особенного не происходит. Необходим сопоставимый по беспрецедентности ответ со стороны тех, кто все еще верит в мировой порядок, в котором права человека имеют значения.

Правительства, корпорации, университеты, международные институты и другие акторы должны встать на сторону тех китайцев, которые пытаются отстаивать свои права и в стране, и за ее пределами. Главным принципом здесь должно быть то, что нельзя ставить знак равенства между правительством и народом. В таком случае мы будем обвинять весь народ в нарушениях со стороны правительства, которое он никоим образом не выбирал. Вместо этого другие государства должны поддержать критические голоса Китая и публично напоминать миру о том, что в отсутствие подлинных выборов Пекин не имеет права говорить от имени китайского народа.

Точно так же, как правительства перестали убеждать себя и других в том, что торговля сама по себе рано или поздно приведет к улучшению ситуации с правами человека в Китае, пора перестать успокаивать себя ложным тезисом о достаточности непубличной дипломатии. Посещающим Пекин важным персонам, которые уверяют, что обсуждают права человека за закрытыми дверями, следует задать вопрос, слышат ли их простые граждане этой страны, которые как раз и являются главной движущей силой перемен? Вселяет ли в них тот или иной визит надежду или разочарование? Доносится ли до них голос солидарности, или они видят лишь протокольные кадры подписания очередных коммерческих контрактов? Регулярная и публичная постановка вопроса о репрессивной политике китайских властей будет повышать для Пекина репутационные издержки и одновременно сигнализировать жертвам нарушений о том, что не брошены на произвол судьбы.

Китайский тезис о возможности совмещения репрессий с экономическим ростом не будет выглядеть таким уж бесспорным, если раз за разом напоминать о миллионах людей, оставшихся за бортом в самом Китае или о разрушительных последствиях экономических экспериментов таких деятелей, как Роберт Мугабе или Николас Мадуро. Другим аргументом могут послужить истории о том, как диктаторы во всем мире обеспечивают себе личное благополучие, прикрываясь лицемерной риторикой о служении народу.

Правительства и международные финансовые организации должны предложить конкурентоспособные, но учитывающие права человека альтернативы «беспроблемным» китайским кредитам и проектам развития. Используя свое участие в таких организациях, как Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, они должны требовать проектного учета прав человека по верхней планке, вместо того чтобы попустительствовать глобальной эрозии стандартов.

Приверженные правам человека правительства не должны идти на поводу у двойных стандартов «китайской исключительности», которые способны исподволь изменять их политику и позволять Пекину выходить сухим из воды там, где у других государств возникли бы серьезные проблемы. Если они готовы требовать ответственности Мьянмы за то, что происходит в этой стране с мусульманами, то почему такие меры не предлагаются в отношении китайских властей? Почему Китай обходят молчанием, когда говорят о попытках Саудовской Аравии или России выторговать себе немного легитимности? Почему на обсуждение выносятся права человека в Израиле, Египте, Саудовской Аравии или Венесуэле, но не в Китае? Чудовищная политика трамповской администрации, разлучающей семьи на мексиканской границе, вызывает справедливое возмущение, но почему при этом нужно молчать о рукотворном сиротстве в Синьцзяне?

Нужно целенаправленно выстраивать противодействие китайской стратегии «разделяй и властвуй», направленной на нейтрализацию критики. В ситуации, когда каждому правительству приходится в одиночку выбирать между бонусами от экономического сотрудничества с Пекином и выступлением против китайских репрессий, многие предпочтут первое. Но при коллективном отпоре нарушениям прав человека в Китае соотношение сил будет другим. Например, если бы Организация исламского сотрудничества осудила преследования мусульман тюркского происхождения в Синьцзяне, то Пекину пришлось бы «принимать меры» сразу в отношении 57 государств. Китайская экономика действительно огромна, но и она не в состоянии выдержать противостояние со всем миром.

Следуя той же логике, корпорации и университеты должны разрабатывать и продвигать коллективные кодексы поведения применительно к Китаю. Сильные единые стандарты затруднили бы Пекину гонения на тех, кто готов отстаивать основные права и свободы. Такие стандарты также работали бы на усиление фактора принципиальности в публичном имидже. Потребителям было бы проще требовать, чтобы корпоративное и университетское руководство не капитулировало перед цензурными требованиями ради получения китайских заказов, не извлекало прибыли из нарушений китайскими властями прав человека и не способствовало таким нарушениям. Правительства должны ужесточить регуляторный контроль за оборотом технологий, позволяющих Пекину реализовывать тотальную слежку и репрессии, и усилить гарантии неприкосновенности частной жизни, чтобы не допустить неограниченного распространения готовых технологических решений в этой области.

Сказанное тем более относится к университетам, которые должны быть площадкой, где студенты и ученые из Китая могли бы узнавать свое правительство с неподцензурной стороны и критиковать его, не опасаясь слежки и доноса. Университеты также ни при каких обстоятельствах не должны мириться с попытками Пекина ограничивать академическую свободу их студентов, преподавателей и исследователей.

Помимо публичных заявлений, приверженные правам человека правительства должны существенно активизировать усилия по формированию трансрегиональной коалиции с целью внесения в Совете ООН по правам человека резолюции об учреждении миссии по установлению фактов, чтобы мир мог узнать о происходящем в Синьцзяне. Параллельно нужно добиваться вынесения этого вопроса на рассмотрение Совета Безопасности, дав китайскому руководству понять, что его репрессивная политика не останется без последствий.

В более общем плане государства – члены ООН и руководство этой международной организации должны обеспечить сохранение ее роли как независимого голоса в защиту прав человека. Например, до учреждения миссии по установлению фактов важно не отказываться от таких механизмов, как доклады верховного комиссара по правам человека и специальных процедур Совета по правам человека. Если Китаю удастся лишить ООН этой роли, то в этом случае пострадают все.

Приверженные правам человека правительства должны перестать относиться к Пекину как к респектабельному партнеру. Оказываемое китайскому руководству уважение должно определяться реальным прогрессом в правах человека. Любой официальный визит должен сопровождаться публичным требованием о независимом допуске экспертов ООН в Синьцзян. Нужно, чтобы китайские власти поняли, что они не могут рассчитывать на столь ценимую ими респектабельность до тех пор, пока не прекратят преследования собственных граждан.

Что касается более адресных шагов, то китайские чиновники, которые имеют прямое отношение к массовой отправке уйгуров в лагеря, должны стать персонами нон грата. Их банковские счета должны быть заморожены, а они сами должны осознавать о возможности судебного преследования. Китайским компании, которые строят или обслуживают лагеря в Синьцзяне, а также любые компании, которые извлекают выгоду из труда лагерного «контингента» или занимаются поставками аппаратуры слежки и технологий обработки больших данных, должно быть предъявлено публичное требование свернуть такую деятельность.

Наконец, мир должен осознать, что красивая риторика Си Цзиньпина о «сообществе единой судьбы человечества» на самом деле несет в себе угрозу того, что в будущем глобальное видение прав человека будет определяться из Пекина в зависимости от его представлений о целесообразности и допустимости. Пора отдать себе отчет в том, что китайское руководство поставило перед собой цель отвергнуть и переформатировать международную систему гарантий прав человека, основанную на принципе уважения достоинства каждого, из которого следует, что вне зависимости от государственных интересов есть пределы, за которые государство в отношении отдельного человека заходить не вправе.

Если только мы не хотим вернуться во времена, когда человек был всего лишь пешкой в руках властей предержащих, то нынешнему посягательству Пекина на международную систему прав человека должен быть дан отпор. Время занять принципиальную позицию. На кону – десятилетия прогресса в сфере прав человека.